Прогулка с Пастернаком

[torrtue]

Мы идём с Пастернаком по Москве, сквозь Москву, сквозь снег, который решил заткать город набело, в непроглядное кружево, чтобы видно было не дальше своего носа. Но и на нос посягают белые крошечные камикадзе – снежинки в беззвучном крике жалят переносицу и погибают, моментально растаивая в капельки.

Глаза устают смотреть вовне, туда, где мельтешит снег и рябит действительность. Пешеходы смотрят в себя, в мысли, оставив сторожевой зазор между век, чтобы только видеть, куда ставить ноги.

Ноги ставятся плохо, снежная сметана никак не хочет становиться снежным маслом. Но тепло, хорошо, температура, как буриданов осёл, замерла на нуле, и город охотно расстегивает молнии дорог, раскрывая влажные проспекты и улицы.

Мы идём с Пастернаком в кафе. Внутри совершенно расслабленные люди, в отличие от декабрьских морозов, когда в тепло кофеен народ заскакивал с азартом, с горящими щеками, заказывая борщ и часами не желая подниматься на улицу.

– Только капучино или что-то ещё? – официант смотрит на нас, пытаясь понять, что значит мой вопросительный взгляд.

– Да я просто не могу, простите, с ходу прочесть ваше имя: Гар’уф?

– Да, Гаруф, – парень улыбается, став из безликого официанта человеком с именем.

– Гаруф, и, пожалуйста, побольше корицы и шоколада на пенку, хорошо?

– Конечно!

… На улице аромат корицы на губах вновь смешивается со вкусом снега, налетевшего со всех сторон. Мы идём молча, по долгой широкой улице, решая обойти ещё квартал для прогулки. Из-за угла выныривают мама с санками и сын лет четырёх, бегающий кругами вокруг мамы. Санки царапают голый асфальт, но сын, перекрикивая этот надсадный скрежет, задаёт свой вопрос, рвущийся из него наружу:

– А вот почему есть хорошие люди, и есть плохие?..

Мы, не стесняясь, замедляем шаг, почти останавливаемся, чтобы дослушать ответ мамы с санками. Но вместо этого от малыша прилетает дополнение к своему вопросу:

– Ну, зачем плохие? Они же плохие, тогда зачем они?..

Мамин ответ становится решительно неважен, мальчишка мастерски совершенно исчерпал тему, и мы уходим, вновь набирая шаг, входя в предместья маленького сквера, выкатывающего нам навстречу свою самую красивую аллею. Единственную, впрочем.

Среди сугробов, насыпанных хребтов и задушенных вездесущим снегом кустов, вдруг открывается лавочка, чистая, будто кто-то освободил её для себя и только-только ушёл.

Я сажусь на скамейку. Кладу Пастернака к себе на колени. Тяжёлый, всё-таки – 900 свежекупленных страниц. С обложки смотрит фотография 1930-го года. Сорок лет тебе. И всё самое страшное, тяжёлое, прожигающее снег кровавой юшкой, ещё впереди. А сегодня… Сегодня мы просто с тобой погуляли. По твоей Москве. В которой тебе сорок лет, и ты счастлив.